Эта жизнь мне только снится - Страница 48

К оглавлению

48

Служанка, родственница хозяина, простая деревенская женщина, говорила мне:

– Когда у С.А. деньги, то кажинный день свадьба!

И видел я, что работать С.А. не будет. Если не было денег, он скучал, шел добывать их, а добыв деньги, пил.

Один раз меня порадовало, что против обыкновения Сергей Александрович дома, никуда не собирался. Люди пришли не с тем, чтоб пить, а просто провести вечер. Пришел Сахаров с женой, Ричиотти, Эрлих и еще кто-то, кого не помню. С.А. декламировал стихи, Сахаров пел частушки. Тот вечер я вспоминаю как лучший, проведенный вместе с С.А., когда он был, как в давние годы, настоящим поэтом, и никем больше.

Так прожил Есенин с Пасхи до конца июня месяца 1924 года. В июне я пришел к нему по его приглашению.

– Уезжает в Вытегру Клюев, пойдем его провожать!

Вечером пришли ребята с выпивкой. Я боялся, что С.А. загуляет и не пойдет, но на этот раз он слегка подпил. По темноте мы вышли с ним на Воскресенскую набережную за Литейным проспектом. Отыскали пароход и каюту, но Клюева еще не было. С.А. сказал:

– Пойдем в буфет и выпьем!

Мы с ним полезли через канаты, неразобранный груз, узлы и бочки, нашли какое-то окно, где нам дали пива. Потом, выйдя, мы долго ходили по темной набережной. С.А. сказал, что уезжает ненадолго в Москву, а оттуда на Кавказ. На пароход пришел Клюев – мы сидели в его каюте, потом пошли к Литейному мосту и к Летнему саду. С.А. повел нас на летнюю пристань в буфет. Было уж поздно – я простился, не пошел на пристань. Они остались сидеть вдвоем. После, когда вернулся из Вытегры Клюев, я спрашивал его, как они провели время.

– Хорошо! Сережа много читал хороших стихов, пили немного.

После отъезда Клюева С.А. уехал в Москву; я же думал: «Вернется с Кавказа, приедет в Ленинград, и я увезу его на Север – природа вылечит от загула. Будем ходить по лесу, спать в лесных избах, а в деревне водки и хмельного нет».

Мне сказали, что С.А. приехал в Ленинград. Это было в 1925 году. Я знал, как обычно, что ко мне он не зайдет, не ждал и думал: «Пусть устроится, а я приду и позову в деревню».

Прошло два дня, как приехал он, и как-то вечером, у знакомых сидя, принесли вечернюю газету – на первой странице крупно было напечатано: «Сегодня умер поэт Сергей Есенин.

Я поехал в гостиницу «Англетер»: там жил Устинов, у которого я бывал. Утром было, спросил:

– Где Сергей?

– В Обуховской.

Вскоре стали собираться молодые писатели и поэты. Потом я был у художника Мансурова, который сопровождал труп поэта и в прозекторской делал с него эскиз, спрашивал. Были слухи, что болен С.А. нехорошей болезнью.

Художник сказал:

– Пустяки! Я видел его еще не резанного – тело крепкое и красивое, тело здорового человека, и даже не было следов, что пил он, – неизношенный человек.

Кто-то написал после смерти Есенина, что его стихи «плодят хулиганство: «Москва кабацкая» и прочее».

Перед тем как начать печатать мои работы, я несколько лет ходил по постоялым, спал и на Горячем поле, и за Нарвской заставой зимой в стогах соломы, в Вяземском доме – в стеклянном и банном флигелях, я искал героев и типов среди хулиганов и босяков. У меня есть несколько тетрадей их изречений, частушек, стихов и прозы – и все же твердо знаю, что, несмотря на сочинительство и стихи вроде этих:


По столичным тротуарам
Скучно обувь обивать,
Но еще того скучнее
В доме Вяземского спать.
Грязь и вонь, народу кучи,
Так шумят – гляди, погром,
А махорки дым вонючий
Разливается кругом, —

все-таки эти люди чужих стихов не читали, не любили. Читая прозу, дойдя до описаний природы, говорили:

– Кинь это! Поезжай дальше, туда, где говорят.

Они читать любили похождения сыщиков или романы вроде «Петербургских трущоб» Крестовского, «Цыгана Яшки» и тому подобных.

Еще прибавлю то, чем начал: Сергей Александрович Есенин был самобытный талант и ум. Не желая дольше истекать кровью в Вомитории жизни, он гордо плюнул в лицо ей и ушел.


14 ноября 1926

Степан Гаврилович Скиталец
Есенин

Весной девятнадцатого года в разгар революции я выбрался из глухой провинции в Москву, и мне удалось временно поселиться в бывшей гостинице «Люкс» на Тверской, в которой и прежде останавливался. Теперь это была уже не гостиница, а общежитие для работников какого-то учреждения под управлением «коменданта», но администрация оставалась прежняя, смотревшая сквозь пальцы на проживание там своих прежних «гостей».

В соседстве со мной жил молодой человек, мой приятель из начинающих литераторов, в то время искренно веровавший в коммунизм и революцию: еще не изжито было настроение февральских дней. По вечерам я часто заходил к нему и всегда наталкивался на кого-нибудь из новых писателей.

Однажды я застал у него юношу лет двадцати четырех, блондина среднего роста, с коротко постриженными, густыми вьющимися волосами и синими глазами, смотревшими застенчиво и несколько исподлобья. Одет он был прилично и, судя по отрывку разговора, занимался писательством, упоминая о своей книге. Фамилию его я пропустил мимо ушей – она мне ничего не говорила. Он скоро ушел, обещавшись зайти вечером.

– Кто это? – спросил я.

– Есенин – известный поэт! Не читали?

– Нет.

– А вот у меня на столе его книжка!

Я развернул маленькую книжонку и прочел первое стихотворение: оно, против ожидания, понравилось мне.

Увлекся и прочел всю книжку: о революции там почти ничего не было – больше о деревне и деревенской природе, о жеребенке, пытающемся обогнать экспресс, о грустном клене, стоящем «на одной ноге», запомнился один яркий и сильный образ:

48